И, оставаясь на этой почве, поддающейся, к счастью, колебаниям в вечном движении мировой эволюции, я вряд ли ошибусь, если скажу, что каждый из нас с чувством негодования и самоотверженности бросится на крик избиваемого ребенка, чтобы вырвать его из рук разъяренной матери, хотя и осуществляющей при этом только свои права, но никто из нас не сделает того же, чтобы, заслышав случайно стоны оперируемой женщины, предупредить так называемое «убийство будущего ребенка»; а напротив, только проникнется жалостью к той, которая страдает по вине других. Вот эти то наши переживания и должны служить вехами на пути к оценке того или иного человеческого поступка и в частности аборта.

Считая совершение аборта преступным, проф. Чубинский, признает его однако правомерным там, где к нему прибегает лицо, подвергшееся насилию. Этим, нам думается, уважаемый противник впал в явное противоречие; ибо если аборт вообще преступление, то он останется таковым даже если к нему прибегнет женщина, в свое время изнасилованная; если аборт — убийство, то положение вещей от этого совершенно не меняется и, наконец, если аборт причиняет зародышу, как всякому живому существу, боль, то спрашивается: гуманно ли переносить страдания на невинное существо? В борьбе с преступностью наказанию везде должно быть отведено последнее место, ибо как предупредительная мера оно нигде не оправдало своего назначения, а как исправительная не годится в том его виде, в каком оно практикуется теперь. В деле же борьбы с абортом никакому наказанию и не может быть места; во-первых, потому, что нет субъекта преступления, за отсутствием в действующих лицах самого главного — злого умысла; во-вторых, потому, что и самый объект посягательства не может быть признан достойным охраны путем карательных мер, как идущей положительно в разрез с интересами самого общества. Ибо там, где аборт является актом добровольным, бороться против него значит вторгаться в сферу свободы личности. Но там, где выкидыш является актом вынудительным в силу неблагоприятного стечения обстоятельств, — с ним бороться следует и возможно, но опять же не как со злом, а как с несчастьем; и потому не карательные меры здесь должны быть применяемы, а лишь меры, способные уничтожить причины, толкающие на аборт; а так как такими оказываются сплошь и рядом материальная необеспеченность и отсутствие гарантии личности в смысле беззащитности от вовлечения другими в столь безвыходное положение, каким является состояние бедной девушки с ребенком на руках, то в этом направлении и должна вестись борьба с абортом.

«Охрана, оказываемая законодательством плоду», говорит Fabrice16, «в силу того, что в нем предполагается личность, не может быть разрушена до степени уничтожения прав тех существ, которые уже имеют юридическую личность, существующую в объективном мире. К такой личности плод приравниваем быть не может и не приравнивается ни гражданскими, ни уголовными законами. В уголовном отношении потому не может, что убийство плода, хотя бы оно было совершено за очень короткое время до наступления естественных родов, никогда не может быть приравнено к убийству уже рожденного существа; не может также быть приравнено и с точки зрения гражданских законов, так как возраст человеческий никогда не определяется со времени его зачатия, а со времени рождения; от мертворожденного ребенка не может переходить никаких прав, а следовательно между существованием в материнском теле и самостоятельной жизнью уже родившегося не только количественное, но и специфическое различие».

«Все развитие человека в материнском организме идет на счет материнских тканей — это бесспорно и обусловлено тем, что зародыш не имеет возможности получать питательные вещества непосредственно из внешней среды, так как не дышит, не ест и не пьет», а то обстоятельство, что «он не просто заимствует, а должен основательно все переработать» вовсе не служит признаком его самостоятельной жизни, точно так же, как никто из нас не станет утверждать, что он существует самостоятельно, ибо сам, личными средствами пережевывает и переваривает ту пищу, которую ему доставляют его родители.

«Вообще жизнь зародыша не только не может быть отождествлена с человеческою жизнью, но не может быть с нею даже и сравнена. Жизнь многих животных и с физиологической и с психической стороны может быть скорее сравниваема с жизнью. человеческой, чем жизнь зародыша. И обратно: на первых ступенях своего развития зародыш напоминает рыбу или амфибию, затем низшее млекопитающееся. Зародыш не обладает ни самосознанием, ни самостоятельной жизнью. Его питание и кровообращение отличается от тех же функций человека. Самые важные органы высших животных — мозг и легкие у него парализованы. Его жизнеспособность не мыслима вне утробы матери, по крайней мере, в продолжение первых 28-ми недель. Поэтому нельзя называть зародыш человеком, как нельзя называть куриное яйцо — курицею»17.

Если же после всего сказанного, принять во внимание, что искусственное выкидывание производится до истечения 20 недель, а часто, что считается самым нормальным, не позже 12 недель, т. е. когда зародыш представляет собою только, хотя и совершенно сформированную, но все же массу слизи, или студень весом в 5 золотников, то станет ясным, до чего невнимательно отнеслись законодатели к исследованию этого столь важного вопроса в жизни женщины18.

В нашем Улож. о нак. из статей, предусматривающих совершение аборта особого внимания заслуживает 1462 ст. которая гласит:

Кто с ведома и по согласию самой беременной женщины, умышленно, каким бы то ни было средством, произведет изгнание плода ее, тот за сие подвергается: лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и отдаче в исправительные арестантские отделения от 5—6 лет. Сама беременная женщина, которая по собственному произволу или по согласию с другим умышленно произведет изгнание плода своего, подвергается: лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных прав и преимуществ и заключению в тюрьме на время от 4—5 лет, на основании постановлений ст. 77 сего Уложения19.

Прежде всего статья не удовлетворяет целям устрашения, которое, к сожалению, остается еще господствующим во всех законодательствах, ибо, как каждому известно, само совершение этой операции сопряжено с немалой опасностью для жизни и, если тем не менее боязнь перед смертью не останавливает, то, следовательно, положение рискующей столь серьезно, что боязнь перед скамьей подсудимых, к тому же в подавляющем большинстве случаев, оказывающаяся напрасной, наверно не заставит отказаться от совершения искусственного выкидыша20.

В России, где, как и во всех других государствах, число плодоизгнаний в несколько десятков раз превосходят число детоубийств, было всего привлечено к ответственности:

за плодоизгнание